Мы тогда стояли в Уолфиш-бэе, последнем порту ЮАР, далее шли только пески Намибии. Белоснежное огромное грузовое судно вырастало айсбергом среди сотен грязных "рыбачков" и русских, и иностранных. Уолфиш-бэй -- не самое лучшее место в ЮАР: безумное палящее солнце, порывистый раскаленный ветер, приносящий тучи песка из пустыни. К тому же протухший залив, с масляными лужами на поверхности грязно-коричневой воды, дохлыми пеликанами и плавающей брюхом кверху сизой дохлой рыбой. От сейнерков несет зловонием разложившейся рыбы. Плюс еще моральный шок - от картины достаточно заурядной: наши рыбаки, арестованные здесь уже больше года за какие-то непроплаты своими фирмами, вконец отчаявшиеся и голодные. Первый из них подошел ко мне, увидев в припортовом рыбном магазинчике. Небритый, с впавшими щеками, вероятно, приняв меня за американку, стал "впаривать", мешая английские слова с русским, отечественные командирские часы: "За еду, мэм, за еду". Конечно, помогли им - с камбуза переслали картошку, консервы, ссудили кое-какими деньгами - а чем еще можно помочь? Остались они еще на неопределенное время ждать милости от своих фирм-работодателей.
Как назло, застряли мы здесь надолго: на неделю -на две. Никак не могли найти каких-то деталей для ремонта. Экипаж судна буквально изнывал от зноя и скуки. Кто-то спасался в местном клубе моряков, кто- то обшаривал местные магазинчики и маркеты. Спасал положение местный сюрвейер, француз, который погнался за большими деньгами, обещанными здесь, жил в небольшой добротной вилле и тоже погибал от скуки.У него был хороший английский язык, а не местный диалектный с проглатываемыми окончаниями и сплошными "межзубными", поэтому мы с ним прекрасно общались и успели подружиться. А он пытался скрасить наше унылое существование в этом забытом Богом местечке экскурсиями на своем "рено". Посмотели мы на огромное мертвое соляное озеро - сухая сверкающая соль, пластами наслаивающаяся друг на друга, песок, гонимый суховеями, прокатывается на ней как по льду, не задерживаясь. На поверхности ни ящерки, ни паука. Мрачное безмолвие...
Постояли перед местной достопримечательностью - дюной номер семь. "Это ее официальное наименование, потому что по величине среди мировых дюн она стоит на седьмом месте",- гордо пояснил наш гид. Дюна как дюна - гора песка и только у ее подножия крохотный островок жизни - пара низкорослых пальм и какой-то яркий куст с мелкими цветочками и скамейка, наспех сбитая из пальмовых досок. "Специально приезжают поливать из города, но скоро дюна наступит на них - осталось совсем недолго" - известил француз. На этом наши скромные экскурсии закончились - больше ничего достопримечательного в Уолфиш -бэе не было. Оставалось целыми днями торчать на грязном пляже и наблюдать за наглыми пеликанами, которые частенько увязывались следом и грозно шелкали клювом, вымогая угощение, да под сумасшедшим солнцем плестись в местный супермаркет за фруктами под улюлюканье и восторг черного населения, которое именно здесь вело себя на редкость развязно. Но однажды наш местный приятель таинственно отозвал в сторонку капитана и гордо заявил, что он все уладил с визами и сделает нам такую экскурсию, о которой до сих пор ни один русский и мечтать не мог. "Вы когда-нибудь слышали о Свакопмунде? Крохотном городке в небольшом оазисе в Намибии?"- поинтересовался он. "да впрочем, откуда же, если всегда этот городок был скрыт завесой таинственности и секретности. А жители там живут очень уединенно и чужаков не любят. Я сам совершенно случайно по службе познакомился с Гюнтером и поэтому знаю достаточно много об этом городке, осколке фашизма. А живут там бывшие эсесовские бонзы, которые после капитуляции Германии не надеялись на прощение и успели перебраться и затеряться в Намибии".
...А начиналось все в 1942 году. По соглашению с ЮАР и Намибией в Уолфиш-бэй стали приходить немецкие грузовые суда, которые выгружали довольно странный груз: бетонные плиты, строительные материалы и технику. Все это грузилось на арендованные грузовики и увозилось куда-то в пустыню. Потом привезли целую партию, больше тысячи человек, рабочих-славян, скорее всего из концлагерей, потому что, по воспоминаниям местного мэра, смотреть на них было больно - истощенные, грязные, заросшие. Больше о них ничего не было слышно, как будто испарились, во всяком случае обратно их не отправляли. Особо мэр вспоминает о группе привезенных женщин, как на подбор белокурых красавиц, одну из них пришлось положить в местную больницу с острым аппендицитом. При ней неотлучно находиля солдат вермахта и сразу же после операции ее увезли. Единственно, что удалось узнать врачам, это то, что она полька, под наркозом она постоянно повторяла :"polska, polska". О дальнейшей ее судьбе тоже ничего не известно.
Вскоре в оазисе вырос маленький городок, обнесенный бетонной стеной с колючей проволокой наверху. Что творилось за этими стенами никто не знал. Только раз в неделю приезжал грузовик и делал оптовые закупки продовольствия. Остальное доставлялось на немецких судах, которые регулярно заходили в порт. Вероятно, некоторое время городок использовался как специальный санаторий для раненных летчиков, потому что по трапу спускались люди в форме с забинтованными руками или ногами, иногда на носилках. Но их было немного.
А однажды, вспоминает мэр, в 1944 году в Свакопмунд заявился сам Геббельс. Тогда залив перекрыли эскортом военных кораблей, порт на несколько часов прекратил свою работу и были распущены местные работники. Мэр с начальником порта находились в отдалении и не были удостоены даже кивка высокопоставленного лица. Пропрыгав своей обезьяньей походкой по трапу, Геббельс быстро нырнул в лимузин и отбыл. Возвращался он, вероятно, самолетом, так как никаких инструкций начальник порта от своего руководства больше не получал. До самого конца войны курсировали грузовые суда между Уолфиш-бэем и Германией. И самый последний, самый памятный визит, состоялся в середине апреля 1945 года. Тогда по трапам двух судов сходили на берег сугубо штатские люди: пожилые грузные мужчины с военной выправкой, дорого одетые женщины с детьми и собаками. Немецкой формы не было. Ни у охраны, ни у экипажа. Суда долго стояли на рейде, специально дожидаясь ночи, чтобы выгрузить свою таинственную публику. Целая колонна грузовиков прогрохотала по спящему городишке, увозя в Свакопмунд новых жильцов. Теперь уже постоянных. Первые 10-15 лет после войны жители городка Свакопмунда жили очень уединенно, на работу - по строительству или обслуге домов- набирались по найму только черные. Случайный белый, зашедший, например , в бар в городке мог оказаться перед пустой стойкой и вышедшая черная официантка вежливо попросит его выйти , так как именно сегодня в баре "санитарный час". Все надписи над заведениями в городе, как и везде в Намибии были на двух языках - африкаанс и английском. В семидесятые годы страх перед наказанием за содеянное, вероятно, прошел, а может подросло новое поколение, которое не знало, что такое фашизм в действие. И поэтому городок все больше и больше стал обретать национальное лицо, эдакий "немецкий оазис". На маленьком микроавтобусе мы отправились в Свакопмунд. Черный пограничник-намибиец, узнав о цели поездки и безразлично заглянув в паспорта, вдруг захохотал и ,подталкивая локтем своего приятеля, на ломаном английском сострил:"Русские взяли Берлин, теперь будут брать Свакопмунд?"
Въезд в город ничем не отличался от других городков: аллея из приземистых мясистых пальм, остатки некогда высокой бетонной стены. Никакой колючей проволоки, никаких шлагбаумомов - все очень мирно и провинциально. По брусчатке проехали в центр, и на округлой маленькой площади остановились около добротно сделанного кирпичного здания с огромной вывеской на немецком языке "Кindergarten". Пеструю стайку детей как раз загоняли в спальни строгие фрау, отрывисто бросая немецкие слова, хорошо известные каждому русскому. Правда, здесь они звучали намного мягче. Детишки были только белые. Детям черной обслуги в детский садик вход был запрещен.
Дальше сюрпризы эсесовского городка посыпались как из мешка Санта- Клауса.
На набережной, в этот послеобеденный час, довольно пустой, на крохотном базарчике стояли только негры, обычно шумные и назойливые, а здесь - тихие и молчаливые. На прилавках был обычный набор: статуэтки из черного дерева, малахитовые зверушки и бусы, браслеты. Обычный, но непривычный. Больше нигде я не видела изящные браслеты из легкого пальмового дерева с вырезанной рельефной каемкой из фашистской свастики или малахитовые сердечки с ностальгической надписью серебром "Германия превыше всего". Там же на набережной мы решили зайти в местное то ли кафе, то ли бар. До этого наш гид француз предупредил, что в такого рода заведениях лучше всего общаться на нейтральном английском языке. Еще неизвестно как будет воспринят русский язык, тем более ходили слухи, что местная молодежь давно уже имеет свой "гитлерюгенд" и явно профашистские взгляды. Зальчик был маленький и очень уютный, с настоящим баварским пивом и толстым пожилым бюргером за прилавком, который неласково, но сдержанно принес кружки. На стенах, в присущей немцам манере были развешаны настенные тарелки, охотничьи трофеи и семейные фотографии. И только приглядевшись как следует, мы ахнули: троица на каком -то приеме - Геббельс с его узнаваемой обезьянньей внешностью, дама в открытом платье и сам хозяин бара, в немецкой форме, на следующей фотографии - скорее всего экипаж на фоне "фокке-вульфа", на третьей - фрагмент парада, где мирный разносчик пива чеканит шаг с поднятой рукой. У меня рука сразу же потянулась к фотоаппарату, но х-озяин, казалось, стерег каждый шаг - категорически запретил фотографировать и в разговор вступить отказался. Расплатившись, ошеломленные мы выкатились из заведения. "А вот в том доме живет какой-то штандартенфюрер, он был в канцелярии Бормана",- сообщил наш француз.-" В день рождения Гитлера у него над подъездом развевается фашистский флаг и целый день разносятся бодрые солдатские марши. Сам он уже еле виден - такой старый, но иногда выходит прогуляться в полной немецкой форме - вот такая причуда."
И последний штрих к портрету эсессовского городка меня ждал в книжном магазине. В гитлеровской Германии к книгам относились с подозрением, здесь же выбор был довольно неплохой - большинство книг на немецком языке, причем новые, из серии последних всемирных детективов. Стояли красиво изданные книги Шекспира, Байрона, "Унесенные ветром" Маргарет Митчелл. Русских, как и других славянских писателей не было. В углу же недалеко от кассы была небольшая стойка, за которой восседал розовощекий крепыш в шортах и рубашке с короткими рукавами. Перед ним лежали стопками превосходно изданные тома "Майн Кампф", избранные речи Геббельса на английском языке, еще какая-то литература. Он доброжелательно улыбался и предлагал посмотреть газету явно профашистского уклона - с крепкими юнцами в военизированной форме на фотографиях и бодрыми некрасивыми немками в косынках милосердия. На третье странице этой газеты мы увидели до боли знакомое и "родное" лицо Владимира Вольфовича. Жаль, никто не знал немецкого, а платить пять долларов за такую дрянь просто рука не поднялась. Так и не узнали мы, была ли это перепечатка из како-нибудь газеты или и впрямь Жириновский заглядывал в этот уголок ностальгии по фашизму.
Обращаем Ваше внимание, что рассказ оставлен больше года назад. С тех пор ситуация вполне могла измениться.
