Мы с женой отправились в Японию одни, следуя нашему правилу не ездить с тургруппами. На этот раз, правда, нам помогал старый японский приятель, журналист, знакомый еще по Москве конца 80-х, Шу-сан. Когда мы спросили его, как далеко от Токио до Иокогамы, он, не задумываясь, ответил: "Как от Крылатского до Выхино".
Я бывал в Японии раньше по делам. Рассмотреть страну не успел, но она заинтриговала. Маршрут, сочиненный еще дома, в Чикаго, включал Токио, Иокогаму, национальный парк Фудзи-Хаконе, прибрежную и горную часть полуострова Идзу (Кавадзу, Семь водопадов, Шимоду, Судзаки), Киото и Нару. Средство передвижения - поезда. Автомобиль отпал сразу по причине левостороннего движения.
По хрестоматийной легенде, японские острова образовались, когда бог Изанаги по радуге спускался с небес, чтобы отделить земную твердь от хляби. С его богатырского копья в океан упали капли и, застыв, стали грядой островов. Живописно, но неправильно. На самом деле Изанаги уронил сильно спутанный клубок железных дорог, который после тщательного распутывания должен был превратиться в сеть и покрыть всю планету. Изанаги с облегчением вздохнул и клубок поднимать не стал. На нем выросли водоросли, прилипли камни, и получилась Япония.
В любую точку страны можно быстро и комфортно добраться поездом. Железные дороги принадлежат множеству разных компаний, и часто два пункта соединены неразумно большим, с обыденной точки зрения, количеством линий. Выбрать, по какой линии и на каком поезде ехать, практически невозможно. Разные скорости, разные остановки, разные удобства в вагонах, разные цены, разное расписание, разные вокзалы. В Токио все осложняется еще и тем, что железнодорожная сеть переплетена с сетью метро и монорельсом, а узловые пересадочные центры - это какие-то циклопические Содомы и Гоморры с десятками входов, выходов, переходов, супермаркетов, эскалаторов, лифтов, кассовых залов.
Видов поездо столько же, сколько в Неяпонии видов автомобилей. Самые скоростные и дорогие - шинкансены с разнообразным дизайном экстерьера и интерьера. Наиболее совершенные из них развивают скорость более 300 км в час. Объездив поездами практически весь Хонсю, мы ни разу не попали в одинаковый вагон. То это был амфитеатр с застекленной головной частью и машинистом где-то глубоко внизу, то просторная гостиная с расположенными по дуге креслами, обращенными к окнам, то Нарита-экспресс, связывающий Токио с международным аэропортом Нарита и специально оборудованный для пассажиров с багажом, то двухэтажный суперскоростной люкс "Грин-Кар", то уютная сельская электричка. Здешние машинисты, как и все обслуживающие люди - таксисты, водители автобусов, служащие гостиниц, полицейские и др. - в белых перчатках.
Сидя однажды прямо за спиной машиниста, через стекло видели, как он постоянно говорит что-то в микрофон кому-то невидимому и далекому - очевидно, сообщает диспетчеру что-то вроде "30 секунд, полет нормальный" или "впереди мост через реку Каногава". Делает отточенные жесты рукой в белоснежной перчатке, показывая на тоннель, в который сейчас въедем. Этого никто не видит, кроме нас. Он делает это для себя. Он любуется собой. Кондукторы - повзрослевшие школьники в той же форме, но на размер больше. Проверка билетов происходит так, как в Неяпонии происходить не может.
Подойдя к пассажиру, кондуктор глубоко кланяется и говорит очень длинную фразу. Проколов билет, кланяется и говорит другую длинную фразу. Затем глубоко кланяется и переходит к следующему. Это повторяется столько раз, сколько в вагоне пассажиров: пятьдесят так пятьдесят, сто так сто. Спросили у Шу, что он говорит. В двойном переводе с японского на английский и затем на русский это звучит примерно так:
- Добрый день, уважаемый пассажир! Допускаю бестактность. Не будете ли вы любезны показать мне Ваши уважаемые билеты, пожалуйста, гозаймасу... Спасибо, уважаемый пассажир! Допустил бестактность. Счастливого пути, гозаймасу.
Если в ряду из трех кресел три пассажира, он все это говорит каждому из них. Ну, хорошо, а гозаймасу что такое? - Это не переводится, - стесняется Шу-сан. - Ну приблизительно... - Ну, это такое слово в конце, оно ничего конкретного не значит, просто делает всю фразу вежливой.
Еще один "гозаймасу": в хорошем ресторане официантка всегда станет на колени у вашего столика. Это не подобострастие - просто клиенту неудобно разговаривать с ней снизу вверх.
Но главный знак вежливости - поклон. Он же - индикатор иерархии. Двое мужчин встречаются на улице, естественно, у станции метро. По виду - бизнесмены. Молодой кланяется в пояс три раза, тот, что постарше, только головой (хотя достаточно низко) и один раз. Кланяются все и везде. Спрашиваешь что-нибудь у прохожего или полицейского, вразумительный ответ редко когда получишь (мало кто говорит по-английски), но поклонов, истовых, глубоких и выразительно искренних, выдадут на неделю вперед. Кланяются даже собеседнику по мобильному телефону, и всегда сразу видно, когда кто-то говорит с начальством - так и стоит в глубоко склоненной позе в течение всей беседы.
Мобильник вообще особая тема. Роль, которую он играет в местной жизни, не с чем сравнить. Ну, что-то вроде второго Я.
Школьницы превращают его в любимую куклу, обвешивая бижутерией, одевая в специальные одежды, чехлы, шляпки. Сосредоточенные молодые люди подолгу смотрят в экран, шевеля при этом губами. Молятся? Взглянув однажды через плечо соседа в метро, увидел, что по дисплею стремительно бежит какая-то бесконечная таблица. Расписание поездов? Биржевая сводка? Шу-сан углублялся в свой мобильник по любому поводу - выяснить цены билетов, посмотреть прогноз погоды. Совершенный сюрреализм - японская толпа, стремительно несущиеся люди, впившиеся глазами или ушами в свои мобильники.
Трудно сказать, какой тут процент взрослого населения, но подавляющее большинство японского народа - это, безусловно, дети. Точнее говоря, школьники. Они устроены таким образом, что одного или двух школьников встретить нельзя. Даже в маленькой группе никогда их не бывает меньше тысячи. Известна японская манера одевать всех в униформу. Мальчики одеты в черные мундиры, напоминающие форму кондукторов с непременной фуражкой на голове. Нет в стране мест, которые были бы защищены от возможности неожиданной и безжалостной оккупации несметными галдящими полчищами маленьких "кондукторов". Уместнее, однако, будет сосредоточиться не на школьниках, а на школьницах. Их в школьных скоплениях неизмеримо больше.
Если бы Альфред Хичкок жил в Японии, то, конечно, главный фильм его ужасов назывался бы не "Птицы", а "Школьницы". Заменив заполняющие все пространство жизни стаи черных ворон у Хичкока на такие же стаи хищных школьниц, получаем сюрреалистический и точный образ сегодняшней Японии. Школьницы поголовно по всей стране носят черные матросские костюмчики с мини-юбками и гольфами. Было бы гораздо более объяснимо, если бы, напротив, моряки, подолгу проводящие время там, где в радиусе тысяч миль не встретишь ни одной школьницы, с тоски напившись рому, наряжались бы в девчачьи платьица. Дедушка Фрейд, по крайней мере, их бы понял и простил. Но у японцев, вероятно, и Фрейд не такой, как наш.
И, да, вот еще о школьницах (простите). Ничего плохого я, конечно, о них сказать не хочу. В роскошных бутиках на Гиндзе мы обратили внимание на юных девиц, примеряющих и раскупающих супердорогие туалеты. Покупательницы, однако, впечатления миллионерш не производили. Спросили у Шу - откуда у этих вчерашних школьниц такие деньги. Ни секунды не раздумывая, Шу-сан выпалил, видимо, давно выстраданную им фразу, точную, хотя и недоказуемую: "Кредит-кард - банкрот - проститьют".
Воин в засаде. На шлеме его тяжелом Трепещет бабочка. Бусон
Генералы - вторая по численности населения группа лиц в Японии (первая - школьники, конечно же). Ну, по крайней мере, люди в генеральской форме. Они везде. Дежурят, охраняют, украшают, напоминают, следят, благодарят, встречают, сопровождают, олицетворяют, отвечают, предостерегают, соблюдают. Генералы в роскошной форме с аксельбантами, нашивками и блестящими шлемами стоят по четырем углам заборчика, внутри которого латают асфальт. Такие же генералы украшают ограду стройки. Кто они? Это всего лишь служба безопасности на стройплощадках.
Что это? Тоска по всемогущим сёгунам, память о славе самураев?
Роскошный мужественный генерал распоряжается на платной велостоянке. Он кланяется всем. И велосипедам тоже. Блестящий адмирал в высокой белой фуражке подбирает неправильно упавшие монетки в храме и бросает их в правильном направлении. Надо ли говорить, что он в белоснежных перчатках? Встречаем группу туристов в горах. Гид, разумеется, генерал. Но (о японская страсть к гармонии!) он в камуфляже.
Суровые генералы расставлены на станциях метро. У них можно спросить, как отсюда выйти. Языка они не знают, но если внятно произнести название, сказать, куда вам надо, они оставляют свой пост и провожают до самого того места, которое вы неосторожно упомянули. Отделаться от них раньше - пустая трата времени: они кланяются и исполняют свой долг до конца.
Какой же он четкий - Силуэт муравья горного На белом пионе. Бусон
Перфекционизм во всем - это очень по-японски. Официантка в ресторане, расставляя блюда на столе, случайно задевает рукавом кимоно палочки для еды, уложенные под определенным углом. Она густо краснеет, убедительно кланяется и долго тщательно восстанавливает гармонию, стараясь точно воссоздать ту божественную элегантность и изысканность, с которой они как бы небрежно, как бы случайно, как бы ненароком легли на деревянную подставку, палочки эти несчастные.
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот! Исса
Популярные открытки с видом белоснежной вершины Фудзи на фоне ярко-голубого неба с веткой сакуры на первом плане - тоже правда, но не та. Настоящая правда - Фудзи в тумане. Недаром у Хокусаи в знаменитой серии "Тридцать шесть видов Фудзи" она часто едва видна сквозь туман. Нам повезло: мы едем на Фудзи в туманный октябрьский день. Погода постоянно меняется. Фудзи то появляется, то исчезает. То видно подножье, а вершина растворена в облаке, то наоборот вершина парит в окружении сплошной белой пены, а основания и вовсе нет. Наиболее величественной она выглядит с озера Аси. Cамое захватывающее впечатление - полет сквозь туман в вагончике канатной дороги.
Фрагменты пейзажа, мимолетно вспыхивающие посреди пустоты, деревья, постройки, люди, лошади - ничто не имеет твердой опоры, все парит в пространстве тумана, будто нарисованное кистью на белом фоне. Может быть, отсюда японская живопись с недосказанностью, размытыми контурами, парящими в окружении большой чистой поверхности бумаги или шелка? Не отсюда ли и искусство каллиграфии, где большой незаполненный фон значит не меньше, чем иероглиф? Не отсюда ли магия японской поэзии, где тишина вокруг трехстишия значит не меньше, чем сам стих. "Прежде, чем начать писать, посмотри как красив чистый лист бумаги", - гласит пословица.
Кукушка вдаль летит, А голос долго стелется За нею по воде. Басё
Идзу - полуостров к юго-западу от Токио, куда обычно ездят на выходные или в короткий отпуск. Бродить по горам, отмокать в горячих минеральных источниках или загорать на пляжах. Поезд идет вдоль берега. С одной стороны горы, с другой - Тихий океан. Уютные городки, сползающие с гор к воде. Давно забытый перестук колес делает пейзажи за окном щемяще знакомыми. Геленджик? Сочи? Гагра? Гора совсем как Аю-Даг у Гурзуфа. Платформы... К поезду спешат бабушки с жареными курицами, огурцами в банках, корявыми яблоками. Померещилось...
Первая остановка - Инатори, онсен - горячий источник. Багаж оставляем просто в будочке у станционного генерала-кассира. На берегу две большие, выложенные камнем ванны - мужская и женская. Впрочем, это, скорее, не ванны, а небольшие бассейны. Они отгорожены друг от друга и от берега, но открыты океану. Заполнены проточной (очень горячей) минеральной водой. Надо раздеться догола, сидеть в воде и смотреть на океан и скалы. Потом можно отдохнуть в домике и тоже смотреть на океан, отодвинув сёдзи.
Входим в дом. К ногам во вратарском прыжке бросается служительница. Что такое?
Оказывается, мы ступили на татами, не сняв шлепанцы. Дикари неяпонские, гозаймасу...
Парящих жаворонков выше Я в небе отдохнуть присел - На самом гребне перевала. Басё
Кавадзу - Семь водопадов в горах Идзу. Живем в рёкане, маленьком деревенском семейном отеле, попросту - домике с тремя-четырьмя сдающимися комнатами. В комнате ничего нет, кроме татами и столика высотой со стакан. Спим на татами, постелив вытащенные из стены матрасы. Постоянно думаем о шлепанцах. Тут еще сложнее: одни шлепанцы для коридоров, другие для туалета, в комнате - босиком. В доме пусто, но стоит промахнуться с обувью, на тебя вежливо выпрыгнет хозяйка.
В Кавадзу надо тоже сидеть в кипятке, гулять по горам и любоваться водопадами. Именно так вел себя здесь на заре ХХ века Ясунари Кавабата, первый в Японии лауреат Нобелевской премии по литературе. Здесь же, будучи студентом в фуражке, он познакомился с бродячей танцовщицей в кимоно и провел с ней невинные каникулы, о чем написал автобиографическую повесть "Танцовщица из Идзу", известную в Японии примерно так же, как в России "Дама с собачкой". Скульптурная группа, изображающая обоих героев повести, стоит в начале маршрута по водопадам. Когда, высунув язык, доползаешь до верхнего водопада где-то в поднебесье, там снова видишь ту же каменную парочку, но уже сидящую, разумеется.
Присаживаемся и мы. Не тут-то было. Налетает стая хищных школьниц и начинает по очереди фотографироваться на коленях у Ясунари Кавабаты. Спрашиваем у Шу, чем кончилась повесть. Он крайне удивлен. Ничем в Японии повести не кончаются: он поехал в фуражке назад в школу, а она дальше пошла танцевать.
Вода так холодна! Уснуть не может чайка, Качаясь на волне. Басё
Другая деревня - просто рыбацкая, не для туристов. Это Судзаки, недалеко от города Шимода на южной оконечности Идзу. Высокие скалистые берега черного цвета. Острова, островки и просто камни в воде. На скалах скрюченные сосны, похожие на большие бонсаи. В воде крабы, над тропинками в скалах - гигантские паутины с упитанными пауками. Шум океана.
Опять живем в рёкане. Мужчин нигде не видно. Наверно, все в море. Хозяйка, маленькая сухонькая женщина, от 40 до 80. Приносит еду на подносах, больше похожих на ящики письменного стола. Что-то много и быстро говорит. Пытаемся объяснить, что мы не понимаем. Ей невдомек, как можно не понимать простую человеческую речь. Прекращаем сопротивление. Тогда она при каждой встрече произносит длинные монологи. Cудя по выражению лица и жестикуляции, на разные темы. Может быть, она рассказывает, что лето в этом году выдалось холодное, рыбы и креветок было мало, муж и сын почти не выходили на берег. А может быть, про то, что если ночью будет холодно, она может принести еще одеяла, но мы должны сказать заранее. А может быть про то, что юката (домашнее кимоно) она будет менять ежедневно, даже если мы его ни разу не наденем. Японцам трудно даются иностранные языки. Слишком большая фонетическая разница. Они сами над этой своей слабостью подтрунивают.
С удовольствием рассказывают вот такую историю. Бывшему премьеру Иосиро Мори английский особенно не давался, даже поздороваться не умел. Клинтон взялся это поправить. Научил его при встрече говорить "How are you!". А в ответ - "I am fine". Все в порядке, мол, на что можно ответить - "Me too" (в смысле "и я", "я тоже"). Утром встречаются, Мори хочет сказать "How are you", а у него получается "Who are you" (мол, "кто ты?"). Клинтон говорит: "I am Hillary husband" ("Я муж Хиллари"), на что Мори под хохот присутствующих объявляет: "Me too" ("Я тоже").
Солнце заходит. И паутинки тоже В сумраке тают... Басё
Последний вечер проводим в Наре. Закат солнца с веранды храма Косуга-Тайша. Храм, как водится, на горе. Так же как живописцы, японские архитекторы ценят окружение не меньше самого объекта. Значимость и красоту храма подчеркивает среда, фон, которым он обрамлен. Синтоистский храм невозможно вообразить втиснутым в городскую или сельскую застройку. Пауза, тишина, море зелени, по которой плывет храм, играют ту же роль, что белая бумага, окружающая иероглиф.
С веранды далеко внизу виден город, за ним горные силуэты в несколько слоев. За эти волнистые линии разной степени прозрачности и будет погружаться солнце. Рядом расположилась группа телевизионщиков. Солнце багровеет. Съемка начинается. Комментатор что-то тихо рассказывает. По деревянной веранде постукивают каблуки любительниц закатов. Наблюдать природу в Японии - одно из самых почтенных занятий. Снимать уже нельзя - старый деревянный пол колышется и слышен посторонний шум. Съемка останавливается. Телевизионщики кланяются нарушителям спокойствия. Проходите, мол, и мы продолжим, гозаймасу. Те останавливаются и кланяются им. Солнце неумолимо движется к горизонту. Съемка возобновляется. Но стучит каблуками следующая группа. Ритуал поклонов и взаимных ожиданий повторяется.
Никому не приходит в голову загородить проход и пускать людей по другому пути. Это солнце принадлежит всем и никому. Оно скрывается за горами. Теперь закатом, наверно, любуются моряки и рыбаки в Японском море. И мы, и телевизионщики, и все остальные не в силах оторваться от линии гор на фоне становящегося темно-сиреневым неба. Закат теперь уже пришел, вероятно, и на русские берега Японского моря. Почудилось почему-то, что там, на прибрежных камнях, сидит Жанна Бичевская с гитарой:
"Отступать дальше некуда, сзади Японское море, Здесь кончается наша Россия и мы..."
Примечание: Фотографии добавлены редакцией портала Svali.ru
Обращаем Ваше внимание, что рассказ оставлен больше года назад. С тех пор ситуация вполне могла измениться.
